Был такой тонко чувствующий писатель, немце-еврей, Генрих Манн. Этот писатель, коренной Берлинец, в 1935 году внимательно рассмотрел Гитлера, запросил у Вселенной совета, шо его так муляет, - и умненько ускакал в эмиграцию подальше от этого нового патриотизма. Продолжаю повторять: умные люди при виде факелов на улицах уезжают ИЗ, и ни в коем случае не В такой город.
В эмиграции Манн Г. так же, как и я, мучился вопросом "Та ну шо оно так пахнет гугенотами, понимаешь?!". Он испытывал необходимость хватать людей за рукава и втюхивать им гугенотов с ихним Генрихом, как писатель - читателям.
Потом взял себя в руки, сосредоточился, и блаженно погрузился в написание своего знаменитого двухтомника о Короле Генрихе Четвёртом.
Писал он его долго, там две толстенные книженции, преподробнейшее жизнеописание, имеются отчёты по расходам и приходам казны героя даже. Ибо - немце-еврей. Это щикарный вид, я вам скажу! По этой книге сняли недавно кино, херню хернейшую, но - сняли.
Манн Г. так и говорил: мол, не могу жить в создавшейся обстановке, пока не расскажу вам о Генрихе Наваррском. Я обнаружила этот факт, когда написала уже части две своей мульки. Обнаружила случайно и поняла: это ж Ежкин Кот!!! Это магия!
Тут ведь ещё и Вольтер отметился, у него тоже чесались руки, ибо он тоже чуял: где-то рядом бродит революция, уже идёт, идёт к французам очередная кровища... я чувствую, я всегда чувствую (с).
Правда, Вольтер до Революции 10 лет не дожил, но сила предвидения у него сработала на сигнализацию раньше всех, ибо - Вольтер! Не тяпка для будяка!
Ловко умостив себя в одну связку с Вольтером и Генрихом Манном, я продолжаю вести читателя к работе информационного поля, пользуясь своим новым авторитетом. Послушайте, как звучит: "Образ Генриха Наваррского в приближении большой крови для своей страны одинаково почувствовали и раскрыли такие писатели-философы, как Вольтер, Г.Манн и Котя-13". Это - победа, однозначно.
[ Spoiler (click to open)] Я так вижу работу информационного поля: словно кто-то настраивает волну в радио-приёмнике, и выходит одна частота, на которой мы можем слышать, видеть, чувствовать определённую информацию вне зависимости от её временного состояния: прошлое или будущее. Всё существует одновременно. Мы все прямо сейчас - герои учебника истории, и прямо сейчас, но через сто лет, ученики проходят эту главу, а мы - все мертвы. То есть мы и живы, и одновременно мертвы, и не рождены ещё. Всё сбылось, мир совершенен и конечен. Он создан таким изначально: от начала и до конца. Просто у нашего мира есть возможность расслаивать реальности, отсюда и альтернативные ветки. О которых столько сказано, что мы и не сомневаемся уже в их существовании.
Сейчас, или в какой-то момент, наш мир настроился на волну Генриха и Трои, Рима, и Бог знает чего ещё. И мы все считываем эти волны по-разному. Кто-то не знает Генриха, но решил, что вспомнил про Геныча, своего старого друга - и нашел его, встретился. Кто-то среагировал на Трою так, что купил коня. Или решил снимать фильм о гонениях на определённую группу людей - так "прочитал" гугенотов. Каждый по-своему.
Я вот упёрлась рогами в Анри де Бурбона, покоя не знала. И с удивлением увидела, что такие эксцессы уже в истории были.
Вот ещё один "страдалец", к примеру: Пьер Алексис Понсон дю Террай. Этот гражданин Франции внимательно рассматривал, как президент французской республики Луи Наполеон Бонапарт раскидывал республиканское правительство с какими-то мутными целями ... не империю ли он затеял? В связке с войной?! В тревоге схватился за перо, хотел написать письмо маме, чтобы запаслась тушёнкой и спичками, но рука вывела название: «Молодость Генриха IV». Собр. соч. в 8 томах .... - В восьми томах?!!!, - закричал этот Пьер в ужасе. Да вы епанулись там, в этом информационном пространстве?!! - но рука уже повела его душеньку за собой, в волшебный мир шестнадцатого века, где магии и алхимии учились в Краковском Гусударственном университете, за что потом и сжигали на кострах. В случае, если плохо выращивал молодой специалист для богатенького инквизитора лунный кристалл. Ибо - в хозяйстве просто никуда без него, этого кристалла.
История Генриха - это рецепт мира, рецепт по завязыванию гражданской войны, тут однозначно и не с чем спорить. На примере этого уникального исторического героя мы видим, что настоящий герой предпочтёт сделать больно себе, своей вере и чести, чтобы спасти людей, своих подданных, тех, за кого он несёт ответственность. Со стороны украинского правительства такие жертвы в своё время решили-бы проблему на корню! Вот и смотрите теперь, кто о народе думает по настоящему: Генрих, который в итоге стал католиком. Ему это было выгодно, скажите вы. Ага! У него в руках была корона, трон и армия. Он мог плевать на всех католиков ежедневно по пять раз: строить в ряд, и ходить плевать на них. Он мог их загнать в Сену и окрестить в православную веру, - так, для отмщения за Варфоломеевскую ночь. Мог их всех сделать гугенотами. Или казнить. Проходили мы уже массово-принудительную смену веры страны, - ничего невозможного здесь нет.
Но мой Анри не пошёл на такие каки. Анри де Бурбон себя, а не людей. Себя. Думаете, ему не воняло католичество? да его тошнило, вон и Генрих Манн подтвердит! Он четыре раза туда-сюда, а он сделал! Всех замирил, успокоил. Всем установил свободу вероисповедания, заставил развивать коньяк, и таки сделал из обоссанных французов законодателей моды! на века! Он им такой евроремонт в Лувре отгрохал, всё с золотой отделочкой, все подушечки из шелка! Да он этих французов превратил в Армию, а не сброд мародеров. Собрал денег на войну с Испанией, ибо нефиг быть такими наглыми. И тут его убили. зарезали ножом. Сраный Правый Сектор. Затаились и дотянулись. Шоб не трогали америку.
Но Анриё успел выполнить миссию: возродил Францию буквально из пепла, коньяк стал возможен, а впереди замаячило шампанское. А это - главное, и это вполне оправдывает для меня существование Франции!
Пы-сы: Генрих Манн шикарно обрисовал работу информ.пространства: мол, когда я писал "Верноподданного", я пытался показать фашизм, ещё не имея под рукой этого термина.
Чувствовал, но не посмел назвать. Мы не должны называть неназванное, когда нас не просят об этом.